МАГ

Does such a danger exist? And what role does the language we use to describe artificial intelligence play here? There is a lot of talk about how improving AI is both a blessing and a threat. A case in point is the story of Sam Altman’s dismissal and his return to OpenAI, the company that developed ChatGPT.

One of the well-known speech techniques of “humanization” is the technique of personification. Why is it good when we talk about the wind, about a bird, about any living creature? And what danger can it pose when it comes to artificial intelligence? Should the desire "to personalize the impersonal” be extended to artificial intelligence? 

By identifying Human and AI, we scare ourselves with the fact that he is superior to us in many ways. From here it is not far to the false generalization that he is superior to us in everything, or  it will surpass us in the near future. To avoid falling into the trap we are preparing for ourselves, to avoid  the “humanization” of AI, perhaps we should not use words that mean “thoughts and feelings” metaphorically.

Литература катастроф – это повествование о том, как люди встречают природные или техногенные катастрофы, как отвечают на вызов, брошенный им природой. Действуют ли они, осознавая опасность, или прячут свой страх под маской отрицания. Эта литература, говоря словами Толстого, исследует, каково поведение людей, когда рушатся «все привычные отношения жизни, которым привыкли покоряться». Но что важнее, такие книги, как роман А.Камю «Чума», аккумулируют опыт преодоления. Повесть Ромена Роллана «Кола Брунион» и роман Умберто Эко «Баудолино» нельзя отнести к литературе катастроф, но многие эпизоды этих книг посвящены преодолению трагических жизненных обстоятельств, будь то война или стихийные бедствия. Один из эпизодов путешествия в мифическое царство пресвитера Иоанна – переход через каменную реку (камень как символ неживой природы). Надежды героев связаны с живой природой, с «землей, вызывающей и устраняющей недуги».

Kazuo Ishiguro's novel Don't Let Me Go can be seen as a symbol of post-modernity, marking the collapse of the dream of a humanist. The heroes of the novel are “others” in the literal sense of the word, they are not people, but clones created by people as donors. People not only determine the purpose of the clones, but also shape their appearance in their own image. And in this similarity and difference lies the main tragedy of the “others”. In the “they are us” paradigm, the students of Hailsham are empathized, their guardians are rooting for them. In a different paradigm, even those of the people who are not devoid of compassion, resign themselves to the fact that the fate of the clones is sealed. In the last lines of the book, the heroine's human feelings – love, memories, fantasies – are suppressed by a programmed sense of duty. The book Don't Let Me Go by British writer, written in the era of posthumanism, is imbued with good feelings and disturbing predictions. The novel gives ethical assessments of the today's world, and the fictional world of the future. The novel by the Nobel Prize winner in literature evokes reflections on human nature, old problems and new challenges facing humanity.

   Лексическая система, эволюционируя,  формируется и существует по принципу относительного равновесия старого и нового. По принципу «что-то старое, что-то новое, что-то заимствованное» строятся и ее синонимические ряды. В частности, именно так формируется синонимический ряд сочувствие, сострадание, сопереживание,  на место в котором претендует и новейшее заимствование эмпатия.  Эмпатия как потенциальное слово общего языка  берет свое начало в научном тексте, в нем происходит одновременное формирование понятийной и лексической сферы, иначе говоря, наряду с сегментацией понятия «эмпатия» идет формирование лексического значения слова, с включением в его дефиницию основных характерологических признаков.  Научный текст оттачивают понятие, а научно-популярный редуцирует его определение до «экономного» лексического значения. Детерминологизация заимствованного термина эмпатия  происходит еще в пределах научного текста, а выход за пределы научной сферы означает его натурализацию в языке. Но чтобы обеспечить себе равные права с сочувствием и состраданием, эмпатия должна обрести реальную жизнь в общем языке – перейти в бытовые тексты, в художественную литературу, стать частью разговорного дискурса.

Контент-анализ – антипод эволюции, которой, как известно, не чужд переход количества в качество. Контент-анализ – это количественный подсчет, приводящий к постижению качества. Контент-анализ разрабатывался в условиях, когда борьба и война были рельностью, а мир – желаемой целью и искомой возможностью. В этом значении концепт «мир» востребован достаточно часто, и представлен как прямо (Борьба за мир!), так и через отрицание (Против войны!). Он сохранился и в немногочисленных формулах речевого этикета, в виде приветствий Мир вашему дому! и Мир входящему!  Легко убедиться, что в массмедийной сфере Интернета частотность слов война и борьба, в их прямых и метафорических значениях, заметно превосходит встречаемость слов мир и согласие. «Борьба» и «война» – базовые концептуальные метафоры, гештальты, хранящиеся в глубинах подсознания. Дж. Лакофф и М. Джонсон объяснили внутренние, психологические причины устойчивости базовых метафор сознания, П. Паршин указал на их архаичность, очевидны также и социальные условия живучести образов войны и борьбы. Возможно ли прекращение их доминирования на уровне сознания и языка, если в ареал ассоциативных связей слова мир включают глаголы завоевать и покорить, если с метафоры войны начинаются даже самые позитивные повестки: "Моя война будет за все хорошее против всего плохого"? На этот вопрос с известной долей иронии отвечают так: «Что делать? – Осмыслить метафоричность языка и по возможности его автоматически, по мере поступления, деметафоризировать».

     Современный медийный текст является предметом многочисленных исследований: предлагаются классификации медиатекстов и их композиционных частей, изучается феномен медийного заголовка, отмечается полифункциональность заголовочной номинации. Особое внимание обращено на коммуникативные возможности заголовка как средства воздействия. При этом заголовки газетных текстов и публикаций Интернета  часто балансируют между смыслами ‘привлечь внимание’ и ‘заманить в ловушку’. Уловки медиа – это  разнообразные приёмы и способы привлечения внимания читателей. К числу популярных приемов воздействия исследователи медийного дискурса относят игру слов, включение в заголовок фразеологизмов и прецедентных высказываний, с обязательной их  трансформацией.  В заголовке как инициирующей номинации медийного текста проявляется тенденция к уплотнению информации в единице речевой коммуникации. Построение заголовка на основе прецедента обусловлено желанием использовать весь спектр его функций, превратить его в знак-ретранслятор информации, эмоции, воздействия.

   Формальной основой повести Л. Улицкой «Сонечка» является треугольник, классическая фигура литературного фрактала, воспроизводящего себя во все новых художественных текстах. Ее любовный треугольник имеет и житейскую, и книжную, и библейскую основу (Иаков – Лия – Рахиль). Треугольник, составленный из женских образов, включает литературное обрамление, природный фон и социальный бэкграунд. По воле автора природное принимает характер национального в образах Сонечки и Яси и предстает как «умеренный космополитизм» Тани. Характеры героинь изначально заданы как отношение духовного, бездуховного и не сложившейся духовности. Развязки историй Яси и Тани документальны в своей обыденности. Художественному миру принадлежит лишь Сонечка, погруженная «в темные аллеи, в вешние воды».

     Зарождение фантастического связывают с противостоянием мифологического и реалистического мировосприятий, развитие фантастики как жанра, как полагают ее исследователи,  обусловлено  столкновением обрядовости и художественного вымысла.  Мировоззренческий кризис, который когда-то привел к расщеплению мифа на реальное и вымышленное, лежит и в основе возрождения фантастического в современной литературе. Двадцатый век вызывает к жизни фантастические романы самых различных видов  – психологический, философский, романтический, мистический и другие. На рубеже XX–XXI вв. творческий потенциал фантастики наследует и развивает литература фэнтези. 
     Моделирование мира, характерное для художественной литературы, фэнтези превращает  в  "моделирование SW" – второго или вторичного мира.  В рамках фэнтези выстраиваются две базовые модели  – модель фэнтези будущего и модель фэнтези прошлого, причем временной вектор становится фактором, определяющим жанровую дифференциацию.                 Фэнтези  – это вымышленный  мир, который строится как возможное продолжение настоящего или как альтернативное прошлое. Типологические черты  фэнтези прошлого (темного, сказочно-средневекового): обращенность в прошлое, построение вторичного мира (SW) как аналога эпохи, предшествующей появлению огнестрельного оружия,  воссоздание естественного человека допороховой эры. «Фэнтези прошлого» двояко связано со средневековьем – там истоки фантастики и там благодатное поле для воплощения современного мифа. С другой стороны, сказочно-средневековая фантастика, с ее обращенностью в прошлое, является несомненным порождением постмодернизма. Однако фэнтези избегает цитирования текста, в нем происходит   иное: заимствуется не текст, а мироощущение. И.  мироощущение не человека из темных веков, а мифологизированного средневекового героя – естественного и цельного человека

   The article deals with the phenomenon of quotation as a structural unit of a modern text. It is just some words and thoughts about the quoting in literature and in journalistic text.  The quote, in a variety of direct and indirect forms, appears in modern texts as a binding thread between the past and the present.  

     Обращение к прецедентным текстам, прямая и скрытая цитация – отличительная черта современной литературы и публицистики. Это и намеренные отсылки к прецедентным текстам, цитирование как стилистический прием, и непроизвольное цитирование – повторение ключевых слов, концептов, устойчивых формул языкового сознания. В русскоязычном пространстве обращение к цитатам из знаковых русских текстов имеет разную направленность, в том числе и в зависимости от политических пристрастий цитирующих. Основной, сопутствующий и даже обратный эффект использования прецедентных высказываний и цитат определяется не только коммуникативным намерением автора, культурным опытом читателя, но и собственным прагматическим потенциалом прецедентных единиц языка.

   Цитата как элемент общего культурного наследия, будучи отсылкой к прошлому, с неизбежностью выполняет объединяющую роль в настоящем. Независимо от намерения говорящего, независимо от плюсов и минусов оценочного компонента, цитата – отсылка к общему опыту. Связующая нить дней, времен, пространств, образов – в этом суть феномена цитации.

     The article deals with the problem of redoubling of terms because of borrowing. The author analyses new loan words as duplicates to aboriginal terminology and common words.

     Базовой метафорой состояния языка в современной лингвистике является метафора стихии, по преимуществу водной стихии, или потопа (иноязычного, терминологического и т.д.). Лингвисты пишут о наплыве англицизмов, указывают на текучесть слова, размытость границ между лингвистической и экстралингвистической семантикой, говорят о дискурсе или тексте без берегов.